ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН
Мне было очень легко и интересно переводить многочисленные эпизоды, посвященные коммунистической идеологии, политике. Может быть потому, что наше поколение хорошо натаскано в этом материале и терминологии, или потому, что автор показывает странное преломление, как в кривом зеркале, различных ленинских тезисов и подходов в послевоенной Германии, в ГДР. Например, непонимание того, почему социализм – это советская власть плюс электрификация. Бесконечные проявления догматизма, доведение до абсурда советского опыта, Чапаев и славное море с омулёвой бочкой…. Почему-то постоянно думалось о современном и к тому же немецком Салтыкове-Щедрине. Образ врага, который так близко, что нужно спрятаться от него за стеной. Бесконечные спецслужбы. Разговаривая с другом, живя рядом с женщиной, рассказчик вынужден, спрашивать себя, по чьему заданию они действуют. Пронзительные и горькие строки посвящены взаимоотношениям автора с партией. Никогда не думала, что можно переживать эту связь так лично. Эти строки я отношу к лучшим строкам романа. Например, это: «Конец вставки, но сначала завершение того, что касается моей бездыханной партии: иногда было сложнее остаться в ней, чем в нее войти. Её части вставали между нею и мной и хотели нас разлучить. Я не хотел от нее отдаляться, но желание сделать так, чтобы мы никогда раньше не встречались, посещало меня несколько раз. Это желание было из разряда желаний: никогда бы не родиться». И, наконец, очень нелепое признание – я так и не поняла, зачем автору понадобился образ Сталина и этот параноидально повторяющийся эпизод с отцом народов, насвистывающим на окарине «Сулико». Да, на этот мотив насильственно нанизана вся композиция. Да, автор многократно возвращается к роли генералиссимуса, который в 40-50 годы играл важную роль в истории. Но этот бред на окарине – и после этого я продолжаю утверждать, что люблю этот роман?
[1] Literatur muß sich auf den ersten Blick wie ein Druckfehler ausnehmen. – „Gold“ aus „Ein bisschen Südsee“ [2] Propaganda unter Zuhilfenahme der grammatikalischen Formen. – „Escape“, Roman |
ЗАМЕТКИ ПЕРЕВОДЧИКА
ЧУВСТВО КУНСТКАМЕРЫ
Реакция автора на 550 страниц перевода "Окарины", когда он, наконец, получил в июле 2008 всё, что я торжественно обещала в феврале: он потрясен и думает, чем бы ему таким помахать (в окружающем нас дигитальном воздухе) - может быть достать из шкафа меховую шапку Симонова? А вдруг я с Симоновым не дружу, тогда может, не надо…
Меня преследует устойчивое ощущение пребывания в Кунсткамере, в двух смыслах сразу. В буквальном смысле: помещение, где пребывает искусство, и в том, петровском: Кунсткамера, где собраны редкости и диковины, иногда устрашающие. Шапка Симонова. Чешский карандашик, который автор «украл» у Суслова. Присутствие автора на Байконуре во время старта в космос Зигмунда Йена. Да что там, Йен, тут имеются экземпляры и подиковиннее. Эдда Тенненбаум, обучавшая автора в лагере военнопленных в Варшаве азам антифашизма и марксизма, сиживала не раз за чашкой чая не только с Цеткин & Co, но и с Ильичом. Это меня сразило наповал. Г.К. утверждает, что в нём, через него, посредством него, «осуществляется удивительная коммуникация», то, что раньше не было никак не связано, обретает взаимосвязь. Очень необычная взаимосвязь и утрата границы между реальностью и мифом: если учительница Канта, с которым я общаюсь день ночь в сети, пила чаи с Ильичом, это что же получается, я тоже имею отношение к бронзы многопудью всех этих позеленевших и не везде ещё изничтоженных памятников? Я это ощущаю почти как дыхание, хорошо хоть не рукопожатие, Каменного Гостя.
Нравится мне это или нет? «Das weiß ich auf eine komplizierte Weise nicht» - Этого я каким-то сложным образом не знаю.
ЧУВСТВО СКАУТА
В «Окарине» очень много географии, всевозможных собственных имен, ссылок и просто легких намеков на какие-то исторические обстоятельства, русскому читателю вряд ли понятные. Одна девушка, прочитав безобидный фрагмент, сделала вывод: конечно, интересно, только это он для близких друзей пишет, которые понимают, о чем это. В оригинале нет ни одной сноски, никаких примечаний.
Когда я принялась за перевод, то поняла, насколько поверхностным было моё первое чтение. Я теперь видела, что этот текст содержит очень много «свернутой» информации, нередко упоминаемые слова «кодировка», «компримированный», «микродот» приходится применять к самому тексту. Меня с первых страниц обуял дух скаута, я захотела посмотреть, куда это повернул главный герой у Виттштока, я открыла Google Maps, да так и не вылазила из этих карт до конца текста. Планы городов, полностью или не совсем превращенных в руины, автобаны и проселочные дороги, меандры рек северной Германии входят в число главных «действующих лиц» романа. Мне захотелось на картах воспроизвести прямую, которая идет от рабочего стола писателя через родной город Шлиманна Анкерсхаген, и проходит прямо под радугой. Странно, я нашла на карте той местности деревушку с названием Троя. Совпадение?
Эти дороги приобретают необыкновенную содержательность, если не мчаться по ним, пропуская такие пустяки, как имена. Тогда туманы на лугах этого озерного края будут напоминать о луне Матиаса Клаудиаса (стихотворение можно найти здесь, в текстах). Рехлин, мимо которого постоянно проезжает автор, напомнит о военном пилоте Ханне Райч, кстати, дружившей с Вернером фон Брауном. Поместье, в которое послали на трудовую повинность девушку с умопомрачительным именем Федя, НЕ НАПОМИНАЛО поместье Беттины фон Арним, благодаря чему я узнала, что была такая замечательная Беттина. Мост, где происходил обмен Абеля на Пауэрса, обязательно захотелось найти на плане Бабельсберга.
Настроение следопыта возникало не только в связи с картами. С удовольствием вспоминаю минуты, когда мне для перевода слова Geworfenheit – «низвергнутость», введенного в обиход Хайдеггером, а тут использованного в связи с эстетикой Сартра, пришлось скачать и просмотреть достаточно толстый том Сартра «Бытие и ничто». Или специально купить и посмотреть фильм «Ниагара», чтобы понять, какие «смыслы» многозначного слова Gang имел в виду автор, описывая походку Мэрилин.
И так до бесконечности, за каждым поворотом меня встречал момент der Weltverbindung. В течение месяцев, освещенных этим нечаянным переводом, я пережила во всей полноте утверждение автора о том, что «всё связано со всем».
СЛОВО ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ
… совести переводчика
Стиль, языковые особенности важны в любом художественном произведении. Но произведений Г.Канта это касается особенно. Для подтверждения этой мысли цитирую автора. «Литература на первый взгляд должна казаться опечаткой[1]». «Пропаганда при помощи особых грамматических форм[2]». «… термин, позволительный здесь только ради игры слов. Удовольствия, которое привлекает меня всё сильнее по мере того, как иные развлечения становятся менее доступными[3]».
В течение двух лет я упорно и с многочисленными примерами зачем-то доказывала автору, что его произведения не могут быть переведены в принципе, потому что тогда, когда они утратят при переводе главное достоинство – не передаваемый на другом языке Sprachwitz, престидижитацию в духе Уленшпигеля, что тогда останется? Когда безвозвратно растают головокружительные и непередаваемые по-русски Konjunktive? Кому интересен какой-то сюжет, какие-то мысли, если будет потерян аромат, восторг, удивление, которые ощущает читатель оригинала? И что же мы видим? Попытку я всё же предприняла. Спасала, что могла, например синтаксис, ритм - нередко это удавалось сохранить. Со сленгом мучилась неимоверно, потому что в немецком разные грубости и тюремный жаргон звучат органично, а у нас как-то очень уж неприятно. Диалект: здесь его немного, но игнорировать было так же невозможно, как и переводить. Повторы: когда читатель возмущенно спросит: почему кое-где нагромождены слова «сказал», «понял» и прочие, то это не я, это он так захотел. Чтобы читатель споткнулся. Возмутился. Остановился. И что-то понял.
Игра слов, всевозможные каламбуры. Это из раздела непереносимого в другой язык. В редких случаях я нашла русские аналоги, часто не смогла преодолеть искушения и вынесла в сноски пояснения по поводу «утрат».
Здесь несколько примеров того, что «упало со стола», но с чем так жалко расставаться.
„Er kam beinahe um; ich ein wenig zu mir.“ Он едва не погиб, я немного пришел в себя.
„Ein Unding vom Polen und von mir, uns an dem armen Ding zu vergehen.“ Преступление (плохой поступок) со стороны Польши и с моей стороны – обижать это несчастное существо.
„An jenem Tag, an dem mich Genosse Wilhelm Strickland feuerte und ich, nachdem mich die Firma Moeller & Moeller heuerte, …“прогнал – нанял, утрата этой рифмы лишает фразу динамичности.
„…schonlichst zu verschonen“ - вообще не переводимо, что-то вроде покорнейше прошу избавить …
„eine so ungefragte, weil unfragbare Frage gewesen war…“ – не заданный, потому что незадаваемый вопрос…
„Meißner gab mir einen doppelkörnigen Blick…“ – взгляд как через двойной прицел – и одновременно, взгляд после двойной порции пшеничной водки, в этом контексте задействованы оба смысла.
„Den Fremden musste es befremden; einen Freund konnte es nicht erfreuen.“ Постороннего это должно было неприятно поразить; друга это не могло обрадовать. Выразительность фразы утрачена.
„Gestresst und overdressed“.- приблизительно: в стрессе и слишком хорошо одет. При таком переводе утрачено всё, осталась какая-то беспомощная жвачка.